О феномене русскости исписаны тысячи страниц – статей, диссертаций, романов. Чего только не намешали последние два тысячелетия истории в эту нашу «брагу», из которой, собственно, и дистиллировался неслабый градус русского этноса: и славянство тут, и рюриковичи, и ордынство. А вот, путешествуя недавно по Владимирской области, я еще и удивился собственной темноте: оказывается, и в этих местах, вовсе не только в тех, что севернее, оставили свои следы и иные кочевники, зауральские  – угро-финны. Следы эти – в названиях населенных пунктов: Киржач, Судогда, Ворша, Нерль. Но, значит, ведь и в людях! Некоторые исследователи даже утверждают: как раз угро-финнский ген в русском народе превалирует, а совсем не славянский.

Впрочем, это дело ученых – взвешивать на весах гипотез этнические «доли» и составляющие. Мне на Владимирщине, в здешних маленьких городках, в той же Судогде или в Меленках, показалось интересным нечто иное, «арифметике» не подвластное. Я бы назвал это нечто предренессансным настроем. Почему предренессансным? Ну, до ренессанса тут, увы, очень пока далеко. Скажем, Судогда, обычный русский городок с мизерным бюджетом: на социалку, на ЖКХ, на благоустройство – да ни на что, как водится, не хватает. Необычна Судогда разве что своей чистотой. Не той, что на улицах – дороги тут, как водится, раздолбанные, а тротуары в разгар зимы скользкие, и здания обшарпанные, с облупившейся штукатуркой: грустная, словом, но привычная картина. Чистота же сохранилась в здешних лесах и речках. Последние – чуть ли не за каждым поворотом: не зря же Судогда с угро-финнского переводится, как «большая вода». Место, говорят (и я верю), – одно из самых чистых на континенте.

Но если все-таки заглянуть в одно из таких обшарпанных зданий? Вывеска-то на нем хоть выцветшая, но обнадеживающая: «Дом народного творчества». Заглянул я. И, знаете, обнаружил – удивительное дело! – тот самый предренессанс. Словечко это пришло мне в голову много позже. Потому что там, уже во дворе, оказалось не до «измышлений»: меня здесь встретили ярко наряженные, поющие, пляшущие и очень радостные люди – шла репетиция рождественского выступления. И были это не профессионалы, просто местные жители. Взяли и сами написали праздничную программу: с частушками и кукольным представлением, с шутейными играми и хороводами. И наряды пошили. Не на заказ, а для себя и для тех, кто в гости зайдет – просто очень захотелось чего-то светлого, душевного. «Как у наших предков-русичей», – говорит мне девушка Оля лет двадцати, с ненакрашенным, а легкого утреннего морозца румянцем во всю щеку, и в этих ее словах так много любви: и к родным местам, и к людям, живший тут некогда и ныне живущим! Простой такой, человечный, не от идеологии, а от сердца патриотизм. Оказывается, даже в серости провинциального городка можно любить родину, ее традиции. А как не любить? Особенно, если знаешь (читал, бабушки рассказывали – со слов своих бабушек), что и серость-то эта была тут не всегда – вон, еще лет сто назад стояла, например, в этих краях прекрасная усадьба Храповицкого, дворцово-парковый комплекс под стать французским или германским средневековым замкам. Сейчас эти мощные, витиеватые стены с готическими шпилями в одичавшем лесу выглядят практически «графскими развалинами». Но ведь дожали-таки сугодчане власть: уже даже на федеральном уровне принято решение – включить объект в состав Владимиро-Суздальского музея-заповедника. А значит, есть надежда на финансирование, на ретаврацию, возрождение.

Испытал я это щемящее чувство происходящего на твоих глазах предренессанса и внутри Дома народного творчества. В его комнатах сидели бабушки и женщины помоложе –  все в скрипящих крахмалов, сшитых здешними же мастерицами цветастых сарафанах и в кокошниках («Но по эскизам делали, по книжкам – так одевались у нас тут в средние века», – подчеркнула мне одна из бабушек). Они приходят сюда, кто после работы, кто, оставляя на время домашние хлопоты, и непременно переодеваются – вот в это, праздничное. А потом подолгу рукодельничают сами и детей всяким ручным ремеслам учат. В одной из комнат даже меня кое-чему научили: собственноручно сделал себе оберег – куклу-крестушку. Висит теперь у меня над кроватью – оберегает от сглаза.

Говоря о средневековье, мы чаще всего «на автомате» представляем крестовые походы, инквизицию и прочую мрачность – сие есть влияние европейской истории, которую все мы учили в школе. Но на Руси-то средневековье было совсем другим! Тем самым временем, когда дохристинское и православное густо замешалось в нашей культуре. Тогда-то и создавалась совершенно уникальная традиция, которую мы сегодня именуем русским фольклором. И вот эту самую – средневековую, больше славянскую, нежели ордынскую или угро-финскую – традицию и возрождают нынче в таких вот, как Судогда, маленьких российских городках. Причем не по спущенному «сверху» плану: провело начальство актив и повелело: возродить. Во многом, я бы даже сказал, интуитивно. «А тренд такой пошел», – подмигнула мне бабуля в небесного цвета с золотистыми звездочками платочке. О как!

Интуиция ведает порой не только нашими личными, человечьими порывами, но и целыми историческими процессами. Нечто общее с «малым судогским предренессансом» я наблюдал потом и в других малых городах Владимирщины. Самая дальняя ее окраина – городок Меленки. Из здешнего краеведческого музея уходить не хотелось. Потому что музейные работники рассказывают – заслушаешься! Любят они то, что собрали тут своими руками. Любят и берегут: и образцы местной живой природы, и свидетельства истории, и приметы старинного, но живущего по сей день во многих домах быта. Говорят, в этих местах молодые семьи все чаще обзаводятся вот такими люльками, как эта, музейная: в ней ребеночек лучше засыпает, чем в стандартной фабричной кроватке. А уж самовар, чистенький, блестящий, есть, наверное, в каждой меленковской квартире.

Из музея нас зазвала «Богатырская застава». Она вообще-то тут же, на музейной территории. Местный житель Сергей Овсянкин, некогда вице-чемпион Европы по гиревому спорту, собрал меленковских мальчишек и прямо так спросил: «Кто хочет стать настоящим русским богатырем?» Поди попробуй сказать нет! В тот момент пацаны еще не понимали, что зовет их этот крепкий, улыбчивый дядька вовсе не в игру поиграть, а и впрямь стать мастерами ратных схваток и артистического фехтования. Чего только не умеют эти юные богатыри, младшим из которых – всего-то по 9-10 лет! Мальчишки на удивление пластичны, артистичны. «У вас хореограф есть?» – уточнил я у Сергея. «Какой хореограф, ему же платить надо, а мы все сами, бесплатно, для души. А пластика – она у ребят природная!» Все тут тоже живут в таком предподъеме души, в ожидании ренессанса. Овсянкин сам разработал масштабный проект целого богатырского городка, в котором могут происходить круглогодичные программы, фестивали, конкурсы. Заниматься тут будут меленковские мальчишки, которые, я почему-то в этом абсолютно убежден, когда вырастут, не пойдут воровать, не сопьются, не ударят женщину. Потому они богатыри, рыцари. Словом, есть такой проект в глубинке из глубинок! И дело, как водится, за инвестором. Ау, инвесторы! Впрочем, может, стоит включить объект в Федеральную программу по развитию внутреннего туризма, приобщив к нему государство?

А вот Малахов из Коровина обходится своими силами. Совсем неподалеку от Меленок, в селе Коровино есть гончарная мастерская Михаила Малахова. В местных лесах – отличная глина, а потому гончарному промыслу тут много веков. Его-то Михаил и решил возродить еще в 80-е годы прошлого века. Потому как прервалась тогда, казалось, традиция. А Михаилу уж очень она понравилась. Набрал учеников, но немногие тогда на долго задержались: работа-то непростая, не только руки нужны, но и голова. Оставшиеся и образовали вместе с двумя уже подросшими сыновьями Михаила эту самую артель. Работа тут сегодня поставлена на поток: заказы на малаховскую глиняную посуду поступают далеко из-за пределов Владимирской области. Немудрено: я попробовал, какая вкусная в таком глиняном горшке пшенная каша! Такую в обычной посуде не сваришь, поверьте. Оторваться – невозможно, а ведь сытым приехал.

Покидая эти места, заглянул я по пути в храм Михаила Архангела, что в селе Приклон близ Меленок. Стоит он прямо на трассе, той самой Владимирке, которая для множества отечественных литераторов и живописцев стала своего рода образом. Образом и российской истории, и нашего пути-дороги, неведомо куда влекущего, овеянного печальной «внесезонной» красотой среднерусских пейзажей, с выбоинами и кочками, но упрямо стремящегося вперед и вперед. Служит здесь отец Александр, интеллигент и вообще человек уникальный, кандидат физико-математических наук, параллельно еще и успевающий преподавать в Муромском университете прикладную математику и логику. Храм, что называется, со следами былой красоты. Но красоты все-таки восстанавливаемой. Очень потихоньку-полегоньку, из года в год, шаг за шагом: сначала вот эта фреска, пройдет время, появятся еще деньги – следующая, а этот новодел советских лет надо бы, считает батюшка Александр, и вовсе убрать, портит он красоту.

Вот так и с душой российской глубинки, с той самой русскостью, что восходит к средневековым временам. Она жива, хоть и бывала не раз затоптана, замазана идеологическими «новоделами». Главное, что люди, спокойно, упорно, беспафосно возвращающие ей первозданную чистоту и красоту, есть.