Всю эту смесь развалин без преданий —
Домов, построенных, быть может, из руин —
Садов, опутанных ветвями винограда,
И этих куполов, которых вид один
Напомнит вам предместья Цареграда.
Яков Полонский

«К числу более осязательных и каждому душевному настроению доступных удовольствий принадлежали тифлисские бани, построенные на горячих серных источниках, по-грузински «типлис», давших начало названию города». Ф Торнау.

В Тбилиси я уже бывала, давно правда. Жила у неожиданно обретенных подруг, у одной – с радостью, а у другой – чтобы не обидеть. Все казалось легко и празднично – изысканно и модно одетые девушки, с букетиками фиалок или анемонов летящей походкой проходящие по проспекту Руставели. И весь какой-то приподнятый дух самого города. И тут возникшая нужда – в плане работа по грузинскому шитью, а материала нет, вернее есть, но очень мало и все как-то несерьезно. Значит, придется ехать в Грузию, вдруг что-нибудь найду.

Время не лучшее – декабрь – но другого времени у меня все равно нет. И начала поиск отеля. В интернете выскочил какой-то странный, в интерьерах украшенный множеством картин на исторические сюжеты и далеко не лучшего качества, с восторженными отзывами о хозяйке – что всегда напрягает. Да тут еще собранный из неожиданно разных частей вид дома – неоготика, как дома в сказках Андерсена, какими я их представляла. Не хотела, но почему-то рискнула и выбрала «Андерсена»,.

Приземлившись, села на дребезжащий желтенький автобус и долго добиралась до места – оно в центре, продолжение проспекта Руставели. Вышла дальше, поскольку все хотели помочь, но у каждого было свое мнение – где лучше выйти. Крутые ступеньки перехода осилила с помощью молодого человека, взлетевшего вместе с моим чемоданом, и вскоре оказалась перед дверью отеля, глядя в открытый проем с винтовой лестницей, мимо которого только что поднялась, и за которым виднелся давно забытый тифлисский двор.

Открыла степенная пожилая дама, держащаяся с достоинством и медленно передвигаясь, пригласила в гостиную. «Да, это все я писала, все картины. До этого никогда не рисовала, но с голыми стенами очень скучно. Я Вам выделила комнату самую теплую, правда она выходит на шумную улицу, так что выбирайте какую хотите. А пока можете погулять. Да, чай можете пить когда угодно».

Город показался и знакомым и совершенно неузнаваемым.

Пошла по Руставели – центр города всегда всех притягивает. Мимо огромного, вытянутого в длину доходного дома, по форме напоминающего украшенное резьбой трехстворчатое трюмо, мимо радостного, желтого оперного театра, напоминающего какой-нибудь дворец эмира Бухарского и наконец, увидела освещенный уже в сумерках храм «Кашвети».

С ним связана одна история, о которой рассказывается в житии Давида Гареджийского. Давно ее знаю, но почему-то с этой хорошо знакомой мне тбилисской церковью никогда не связывала. История, давшая храму название «Кашвети» - то есть «родившая камень», такова. В VI веке на склоне тифлисской горы Мтацминда подвизался один из 13 сирийских отшельников пришедших в Иверию по благословению Богородицы. Звали его Давид. И поселился он на горе над городом. А в это время выяснилось, что одна из монахинь, обитавшая в городском монастыре, забеременела. Настоятельница потребовала, чтобы жертва указала на своего соблазнителя. Местные язычники, ведшие с христианами активную борьбу, убедили женщину обвинить в грехе именно Давида, и он предстал перед судом. А когда во время судилища подошел к месту, где стояла беременная, и коснулся ее чрева, спросив у ребенка: «Я твой отец?», из утробы послышался громкий ответ: «Нет! И ребенок назвал имя своего отца». Давид предрек, что если он действительно невиновен, то она родит камень. И монахиня тут же на глазах у собравшегося народа разрешилась от бремени камнем. Поэтому монастырь, а затем и построенную на его месте церковь так и стали называть «Кашвети», хотя освящена она во имя Георгия Победоносца. Суда пойду завтра.

Остановившись у одного из многочисленных лотков со свежей выпечкой и выбрав из «хачапури», «ачмы», «слоеной кяты» и всяческих пирогов с разной начинкой - «лобиани»: «Очень вкусно, это же лобио, ну да, фасол», вернулась в гостиницу.

«Вы о моем доме? Он с очень интересной историей. Его построил известный тифлисский меценат Арамянц для своей любовницы. Она была его на 35 лет моложе и рано умерла. В память о ней, во дворе нашего дома он установил бронзовую скульптуру «Олени», ее выполнил в Париже какой-то знаменитый скульптор. А сам Арамянц жил выше – вон видите тот дом, наверху – это его».

Утром, бредя по дороге и думая, с какого бы музея начать – у меня их в списке семь, уткнулась в спину молодого мужчины, который резко остановился и начал молиться, глядя в пробел между зданиями. Проследив за его взглядом, увидела вдали огромный храм, очень похожий на старый, но раньше я его почему-то не замечала. Как мне потом сказала хозяйка гостиницы: «Вы про Троицкий храм? Да, он сейчас самый популярный. На него молодежь большие надежды возлагает. Его лет шесть назад построили. Большой очень, отовсюду виден, и все глядя на него крестятся».

Почти у каждого дома вдоль Руставели стоят бронзовые скульптурки, удивительно выразительные – все категории жителей старого Тифлиса.

Пока шла, все время заглядывала в арки и подъезды. Здесь совершенно особенные подъезды, сквозные, с несколькими выходами и по старой традиции – все нараспашку. А в арку можно увидеть столько интересного – просто всю внутреннюю жизнь и в каждом дворе со своим характером. Во 2й половине 19 века наблюдательный писатель-путешественник Е. Марков, писал: «Тут вообще, как и везде на юге, внутренняя жизнь нараспашку, никто почти ничего не скрывает и даже не понимает, зачем нужно скрывать. Не только обеды, веселья, прием гостей происходят на глазах у всех, но и спят, и одеваются, и раздеваются, и занимаются всеми домашними приготовлениями тоже у всех на глазах, на открытых всем галереях или в низеньких передних комнатах, настежь отворенных ради прохлады… Вот уж действительно публичная жизнь!»

Дошла до Воронцовского дворца – когда-то он был украшением этого проспекта – Дворец царского наместника на Кавказе, построенный в стиле итальянских палаццо. Говорят, там очень интересные интерьеры, но меня туда не пустили. Сейчас его величественно задвинул в тень Дом Парламента, на что он согласился тихо и безропотно.

В Национальном музее Грузии, что напротив, побыла недолго, правда с пользой и осмотрев доступную каждому смертному Золотую кладовую, подумавши, отправилась на «Сухой мост» (Сухой потому, что стоит не над рекой, а над дорогой). Здесь торгуют всем, что Бог послал за всю прожитую жизнь, и не только нынешних, но и прошлых поколений. Можно не только смотреть, но и общаться. Расскажут про каждую вещь и в подробностях. В основном выставлены ложки – всех фасонов, времен и размеров. Есть конечно и вилки и ножи и старые шкатулочки и готовые к работе начищенные примусы и как говорила моя бабушка: «незаменимая вещь для настоящей хозяйки» – чугунные утюги. Неожиданно увидела кахетинскую керамику конца 19 века – нам бы такую в музей, и среди всяких кувшинов и плошек, совсем непостижимо – расписанные маслобойки, да еще и разных форм.

Удовлетворенная, пошла искать театр Резо Габриадзе. Пришла вовремя – ко мне на башню вышел ангел, простучал шесть раз в гонг и с достоинством удалился. А я повернув голову увидела старый, старый храм - «Анчисхати» называется.

Строительство его началось вскоре после того, как столица была перенесена из Мцхеты. За свою историю церковь много раз разрушалась и восстанавливалась, особенно в период войн с персами и турками. Изначально она была посвящена Рождеству Богородицы, но все знают ее как Анчисхати, то есть «Анчийская икона» Спаса Нерукотворного. Икона была написана в VI веке, в технике энкаустики. В XII веке придворный ювелир царицы Тамары сделал для нее драгоценный оклад из серебра и золота. Ее перенесли сюда из Анчийского кафедрального собора, что в Южной Грузии, пытаясь уберечь от турок. Сейчас она хранится в Музее Искусств, по поводу чего ведутся жаркие дебаты.

Дальше, если немного пройти между разными кафе-ресторанами, появляется Сионский собор (говорят раньше это пространство занимал дворец грузинских царей, построенный в персидском стиле и служивший царской резиденцией с XVII до начала XIX века) . Замечательный собор, всем известный, и крест святой Нины, который Богородица чудесным образом ей вручила, здесь хранится. Вот описание, по ее житию: «Однажды, Пречистая Дева явилась ей во сне и вручила крест, сплетенный из виноградной лозы, со словами: «Возьми этот крест, он будет тебе щитом и оградою против всех видимых и невидимых врагов. Иди в страну Иберийскую, благовествуй там Евангелие. Я же буду тебе Покровительницею». Пробудившись, святая Нина увидела в своих руках крест и связала его своими волосами.

Музеев необходимых мне много, но почти никто не знает, где они находятся. Нужно спрашивать, а там как повезет. И вообще, чем больше неожиданных мест, тем лучше. И сколько дворов… Везде галереи, галереи, витые чугунные лестницы, непонятно как все умещается, лепят впритык, и почему-то держится. А на улицу выходит самая парадная часть – легкие ажурные балкончики.

Зашла во двор, женщина на галерее расправляет в протянутой во всю ее длину веревке груды шерсти, зашитые в тюлевые занавески – сушит овечью шерсть, значит пришло время в очередной раз перестегивать одеяло. Как говорила мамина подруга: «Армянские (значит и тбилисские тоже) одеяла – незаменимая вещь, я с ними никогда не расстанусь, от них и здоровье и тепло, что вы, только под ними и можно спать». Женщина проверяет насколько просохла шерсть и останавливается в задумчивости: «Как вы тут живете?». Улыбаясь: «Тяжело конечно, но нам нравится, мы тут всю жизнь прожили, и уезжать не хотим, не дай Бог!».

После музея кустарных промыслов, музей евреев, а потом Азербайджанского искусства. Успею?

К музею евреев нужно идти по переулкам старого города. Директор, дяденька очень радушный, тут же пригласил в гости к себе домой. Музей собирает по крохам, даже вывесил вышивки матери и жены, и не унывает – «Все получим – другие музеи передадут, они обещали. Еще кафе сделаем, а на эту трещину в стене не смотрите – заделаем, со временем».

Спускаюсь вниз, напротив, через Куру виден Авлабар – сейчас почти разрушенная старая армянская часть города.

Иду мимо старательно отреставрированных домов и бань. Серные бани - это предмет местной гордости, о них приезжему говорят прежде всего, и при этом утверждающе спрашивают: «Вы ведь пойдете?». Когда-то пораженный их посещением, русский купец и путешественник середины XVI века Василий Гагара попытался их описать, сравнивая со своими, привычными: «Божьим созданием тех горячих колодезей есть за шестьдесят. И над колодезями учинены палаты вельми красные, а в тех палатах и в тех колодезях моются христиане и басурмане, и трутся кисеями, а не вениками, а веников не знают...».

Смотрю влево – сначала на мост, над которым возвышается храм и рядом всадник на коне, (как оказалось памятник основателю города Вахтангу Горгасали), потом на Куру, вернее на висящие над ней, вот-вот готовые упасть в воду старые дома. А если вправо – то на крепость Нарикала, точнее - на ее остатки – все равно величественно- прекрасные, они с уверенностью и достоинством завершают всю древнюю часть города.

Сегодня суббота. Поехала на центральный рынок. Говорят рынок – это всегда лицо города. На рынке продают пури, а может это и не пури – хлеб имеет абрис коровьей головы с нечетко намеченными рогами. Тетки почему-то держат его голыми руками почти над головой, не завернутым – вид весьма экзотический. Передо мной женщина, проходя мимо ящика с яблоками задела его сумкой, и они покатились в разные стороны - я замерла в ожидании скандала. Но она невозмутимо нагнулась, чтобы начать их поднимать, а хозяйка, подбежав, начала ее успокаивать. Вот это да. Женщина спокойно пошла дальше, а торговка поспешила в поисках яблок, валяющихся под ногами прохожих.

Нужно возвращаться в город, автобусы и машины снуют в разные стороны. Спрашиваю у значительного вида дядьки с двумя большими пакетами продуктов: «Как проехать к проспекту Руставели? Может быть вон у того большого дома автобус останавливается? Их там много». «Нет, не там. Подожди и слушай. Куда ты торопишься? Слушай внимательно. Вон видишь тот белый дом? (показывая на тот же, что и я). Вот за ним, за углом твой автобус и будет стоять. Иди только с этой стороны и как я тебе сказал. Поняла?» (оказалось все наоборот, и я шла лишних двадцать минут, лавируя между машинами, но он был так уверен).

Завтра я уезжаю. За завтраком хозяйка выясняет: «А куда Вы сегодня пойдете? У Вас же еще есть время – полдня. Поезжайте на Фуникулере на Мтацминду. И в Пантеон попадете. Знаете, я составлю Вам компанию. Мне правда идти очень трудно, особенно по лестницам спускаться, но попробую. Я попрошу Гоцу, он нас отвезет». Гоца всегда появляется из ниоткуда, и теперь я поняла – через балкон. Здесь к каждому балкону ведет лестница, при такой сложно-решенной архитектуре, среди всех нагромождений, она обычно не видна.

По дороге все те же и одновременно все новые дома - ни один не повторяется. Удивительный город. Проехали дом с хрустальными дверями и окнами – до сих пор стоят, с конца XIX века. Как умудрились так сохраниться?

Вот и фуникулер. Наверху вид потрясающий – действительно можно весь город обозреть вместе с окрестностями. Холодно только, ветер сдувает. А посередине подъема храм и рядом - Пантеон. Нужно обязательно выйти. Бедная Циала спускаться не может. Но тут же вышел водитель вагончика, остановился встречный, и без просьб и разговоров, как будто бы так и надо, они ее вывели и поставили на балкон. Да, здесь не пропадешь.

Мтацминда переводится как «Святая гора», еще ее называют «Гора Преподобного Давида», - Давид Гареджийский несколько лет обитавший здесь в пещере, проводил все время в покаянной молитве, и затем, выходя на уступ горы, благословлял город. Говорят, что по четвергам он спускался к народу, и проповедовал Евангелие. В течение нескольких веков тут с перерывами действовал монастырь, в котором некоторые из грузинских царей окончили свою жизнь. В ХIХ веке на месте пещеры построили храм «Мамадавиди» - «Отца Давида».

Раньше сюда вела узкая тропинка. Кавказский наместник - генерал Ермолов, распорядился проложить к святому месту широкую доступную для паломников дорогу, что и было сделано - говорят всего за один месяц. В наши дни к храму идет улица, которую так и называют «тропой преподобного Давида». Официально, до революции она была «Давидовской», а потом почему-то стала «Бесики». Ну да ладно, все равно «Давидовская» и все равно святого Давида считают покровителем города.

Около обители было кладбище, где хоронили монахов. Затем, по завещанию похоронили Грибоедова, позднее - его жену – Нину Чавчавадзе. Когда я была еще девочкой, меня очень тронула ее безутешная эпитафия на могиле мужа: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя».

Незадолго до революции тут стали хоронить разных выдающихся деятелей, и кладбище получило новое название - «Пантеон». Место очень значимое конечно, но светский пантеон и обитель святого Давида эмоционально трудно совместимы. Что-то внутренне разбивается. Но все равно, хорошо, что съездила. И компания приятная.

Время похоже подпирает. Уже прошел через балкон провожающий меня Гоца и как всегда сел в коридоре. Надо ехать, хотя совсем не хочется. Есть в этом народе что-то мощно общее, какая-то объединяющая и защищающая радостная суть. Легко с ними.